Утро, начинающееся с шума ливня - целого потока воды с неба - отличается от любого другого. Тихий шелест листвы под каплями, и редкие, но громкие удары по подоконнику. Жидкое снотворное, льющееся по стеклам, нежно ласкает слух и убаюкивает уставший разум.
В такие моменты желание спать настолько сильно, что, осознав себя во сне, где дозволено все, я выбрала бы не полеты и полные кредитные карточки. Я укрылась бы одеялом, пошире открыла окно, и провалилась бы в сон и там.
Другой звук, доносящийся до меня при пробуждении - сопящий неподалеку нос. Уже почти взрослый, 5-летний нос, со своими планами и надеждами на день, с мечтами о будущем, и ярой готовностью пуститься в бой за свои права при любой возможности.
Но пока этот нос спит, и ему снится что-то вроде большой розовой сахарной ваты - нос глубоко и сладко вдыхает аромат, а я воображаю себе сонную улыбку на лице моей дочери. И слышу как она, словно щенок, дергает во сне лапками.
Дремота окутывает меня, и я вновь проваливаюсь в сон. А там картинки сменяют друг друга с бешеной скоростью, словно в попытке успеть за оставшееся время показать мне все то, что нужно было растянуть на целую ночь. Вот я и Ксюша бежим вместе к подъезду - я учу ее скакать на одной ноге, а та сбивается с ритма, спотыкается и заливисто ржет. «Стой, стой! Давай еще!» - кричит она, но я уже вижу нарисованную в альбоме змею - в кривую зеленую полоску. «Мама, у меня не получаются прямые полосы» - грустно сообщает ребенок, и откладывает в сторону карандаши. «И такого зеленого, как на этом примере, у меня нет» - голова опускается еще ниже. «Да ну, брось! Это же зигзаговая радужная гадюка, проживающая в волшебных тропиках» - говорю я, и поднимаю ее подбородок. «Правда?» - хитро прищуривается Ксюха. «А почему бы и нет?» - щелкаю ее по носу. И вот в альбоме уже три змеи - все яркие, в пестрых узорах.
И в этот момент я думаю, что самых удивительных животных на земле, бог наверняка создавал по детским рисункам.
«Ты совсем меня не любишь!» - опять другая картинка: скрестив руки на груди, зареванная дочь смотрит на меня исподлобья. «Когда любят - не разговаривают таким тоном!» - поступает следующее обвинение. «Тогда и ты меня не любишь! Когда любят - не обижают маму до слез!» - а по моим щекам и правда текут слезы. Нахмурившись, мы садимся по разные стороны дивана, и отворачиваемся друг от друга. Через пару минут злость отступает, и я начинаю в голове привычный диалог хорошего и плохого полицейского. «За нарушение этой статьи закона полагается серьезный штраф!». «Да, но она ведь всего лишь ребенок!». И я уже поворачиваюсь в ее сторону, собираясь извиниться за излишнюю горячность, когда вижу перед собой крайне сосредоточенного ребенка, протягивающего в мою сторону мизинец - «давай мириться, пока я не передумала!» - со всей серьезностью сообщает та, и я больше не могу злиться на нее… ни капли.
И вот уже совсем другая, озорная и веселая Ксюшка сидит передо мной, а я плету ей косу. Ну надо же - на упрямой голове и волосы непослушные! «Да сколько же существует способов сплести кривую косу!» - только и успеваю удивиться я, а голова уже уносится от меня прочь, захватив с собой недоплетенную косичку. Из рук сыплются резинки для волос, а я, в попытке их поймать, как клоун на арене жонглирую ими в воздухе. В конце концов я ухватываю одну, но роняю расческу, и та больно ударяет меня по ноге. Ксюха замирает, не зная чего ожидать в следующий миг. Мне больно, но увидев ее испуганное лицо, и вспомнив свои трюки пол-минуты назад, я вкладываю все свои эмоции в крик, и громко выругиваюсь - "аааа, дохлые чебурашки! как же боооольно! это все из-за тебя, попа с ушами!», и это выходит так смешно, что мы обе тут же заливаемся хохотом.
«Так, хватит смеяться! Пациент, лежите смирно!», - дочь, в образе врача и в моей белой майке, шикает мне в ухо. «Пей лекарство» - в мои губы упирается пластиковая ложка. Ну ладно, наигранно втягиваю воздух и победно улыбаюсь. Но строгий врач не доволен - по сценарию лекарство горькое, и мне, как правильному пациенту, нужно было говорить беееееее. «На хоть температуру померяй - сможешь?» - с сомнением уточняет врач, и страшно злится, когда я снова начинаю смеяться, обнаружив градусник в декольте между грудей.
А в следующей картинке горит лишь ночник. «Мам, а ведь удивительно, правда? ты вот уже такая взрослая, у тебя двое детей, но ты все еще молодая… выходит твоя жизнь только начинается?» - задает ребенок очень глубокий вопрос - такие всегда приходят в детские головы перед сном. Улыбаюсь ей, и целуя в лоб, шепчу на ухо: «да, а твоя жизнь - еще дольше». «Это хорошо», - едва шепчет сонный малыш, - «я ведь еще не была в Париже». И я. Может как-нибудь вместе?
Я чувствую, что начинаю просыпаться. Мне хочется еще хотя бы 5 заветных минут - тех самых, что всегда не хватает, и я готова дать за это кому-нибудь взятку, но гость, побеспокоивший мой сон, неподкупен и искренен в своих желаниях. Теперь на первое место, заглушая звуки дождя и сопящего носа, выходит осязание: маленькие ладошки гладят меня по лицу. Нежно-нежно, едва прикасаясь, пальчики рисуют круги на моей щеке и замирают около глаз, щекоча реснички. А потом все стихает. Я слышу как малыш робко мнется, и шепчет «дядяпи» - похоже он давно не спит, и уже успел проголодаться. Добрый любимый мальчик так и не решается меня разбудить, и вместо этого аккуратно ложиться рядом, прижимаясь своей спинкой к моей груди, хватает мою руку, и крепко прижимает ее к себе.
Вот так мое утро начинается с благодарной улыбки.
Я целую мохнатую макушку сына, подхватываю его на руки, и тихо выбираюсь с ним из уютной спальни, оставив сопящий нос не потревоженным. Один закрытый глаз нарушает ориентацию на местности, и я задеваю в коридоре косяк локтем. Тихо чертыхаюсь, мысленно даю себе за это оплеуху, и дальше добираюсь до кухни без приключений.
Сыок. Какао. Печеку. Диктует сын пожелания к завтраку. Выдаю, и жду его комментариев. Тот протягивает стакан с какао и капризно тычет в него пальцем. Ах да, соломинку. "Все!" - удовлетворенно сообщает сын, и добавляет уже строже - "мама, иди спать! я сам!".
Послушно удаляюсь с кухни, стараясь не мешать становлению самостоятельности сына, и растекаюсь по поверхности кровати, получив то, о чем многие «совы» только мечтают - те самые пять заветных минут. А дальше? А дальше всегда что-то новое: новые радости и огорчения, улыбки и слезы детей, твои слова, поддерживающие их, и их маленькие ладошки, гладящие волосы, когда тебе грустно. Вот бы запомнить все.
